В годы диктатуры Ходзё Страна Восходящего Солнца подверглась суровому испытанию — нашествию величайших завоевателей всех времен — монголов. В лице монголов самураи встретили действительно ужасного врага. Орды кочевников, родившиеся, как смерч в пустынных пространствах монгольских степей, сокрушили к этому времени десятки государств и уничтожили миллионы людей.

 

Если сделать несколько шагов назад в прошлое, перед мысленным взором из небытия возникнут монгольские юрты: грязь, немытые азиаты с лоснящимися от жира лицами (русские справедливо называли их “нечистыми”, не только имея ввиду специфическое пренебрежение монголов к гигиене, но и в ином, глубоком смысле); они едят в этой юрте своё излюбленное несоленое мясо, щенки вылизывают их миски, здесь и “ложе”, и отхожее место. Это скотоводы с хищными инстинктами, простыми, как их жизнь.

Дальше дикарей они пошли в воплощенном желании жить за счет других, властвовать над ними путем тотального насилия, как самого эффективного метода. Монголы четко поставили вопрос. Все иные занятия, кроме войны, считали они, — напрасная трата времени, дело для слабосильных и трусов. Они называли лентяями всех, кто не занимался войной, считали насилие и экспансию единственным и всерешающим универсальным законом.

“Ваша смерть — наша жизнь”. Это высказывание недвусмысленно выражает суть их мировоззрения. Монгольский путь развития силы, силы лоснящейся рожи грязного насильника, не дал миру ничего, кроме отвратительного и трагического примера, чем может стать сила животных инстинктов, ее самая темная первозданная сущность.

Как кровавый смерч, сметали монголы все со своего пути. Меняя коней, монголы стремительно шли вперед, ели их мясо и пили их кровь¹.

 

Варвары–кочевники не создавали цивилизаций, а разрушали их. Им не было никакого дела до созидающей роли культуры, создающей мир людей, а не животных. Символичен жизненный “идеал” монголов: знаменитый “дракон” в ставке хана. Из одной головы дракона льётся кумыс, из второй — пиво, из третьей — вино, из четвертой — водка...

Откровенная жажда радостей сытого, похотливого и сильного животного; жестокого, храброго, особенно при превосходстве сил; прекрасно приспосабливающегося к условиям среды; использующего все козыри подлости и хитрости для осуществления своей единственной цели — жить, размножаться, пожирать все возможное, даже ненужное, как пламя пожара, как эпидемия.

“Мертвые не поднимают восстаний”, “уничтожайте в каждой стране ее лучших людей, и у вас не будет оппозиции”, “труп врага пахнет приятнее всего, и из его черепа получится прекрасная чаша для кумыса”, “убивайте и убивайте ещё раз...” — таковы были главные принципы завоевателей монголов, с которыми довелось столкнуться самураям.

 

Ко времени первого вторжения в Японию монголы были в зените своего могущества. Внук Чингисхана, Хубилай (1215–1294 гг.), владел огромной богатейшей империей, которой мог бы позавидовать и Александр Македонский. Великий хан вряд ли нуждался в таком жалком и бедном, в сравнении с его империей, кусочке суши на периферии мира, каким тогда были Японские острова. Но он был настоящим монголом, а для них экспансия являлась главным и решающим правилом. Амбиции Хубилая требовали новых завоеваний. Он просто скучал в дни мира, его воинственная натура жаждала войны, добычи и славы.

 

Непосредственно вторжению, как это было заведено у монголов, предшествовало отправление посольства с требованием покорности и признания зависимости от великого хана.

В состав такого посольства входили специально подобранные люди, которые должны были прозондировать ситуацию вблизи, изучить японских правителей и собрать максимум разведывательной информации, пользуясь традиционной дипломатической неприкосновенностью послов. Первое посольство монголов прибыло в Японию в 1268 году. В него, помимо самих монголов, входили и китайские стратеги — признанные мастера хитроумных и подлых методов.

Сёгун проигнорировал посольство. Прождав несколько месяцев, оно отправилось за море ни с чем. Ясно, что ледяное молчание сёгуна выражало крайнюю степень возможного презрения и надменной вежливости одновременно.

В ответ на это великий завоеватель хан Хубилай в 1274 году направил в Японию мощный флот, состоящий из тяжелых кораблей–крепостей, построенных умелыми руками китайских и корейских мастеров, в состав которого входил экспедиционный корпус численностью примерно в пятьдесят тысяч первоклассных солдат. Им ставилась задача провести разведку боем и, при благоприятных обстоятельствах, завоевать Японскую империю.

 

В то время в мире не было армии, способной противостоять монголам. Монголы доказали силу своего оружия на полях сотен сражений, где они сокрушили не только лучших воинов Востока, но и смогли одолеть русских витязей и рыцарей Европы. Армия монголов представляла совершенную военную машину того времени, она была вооружена самой передовой военной техникой, заимствованной в завоеванных странах.

Уже тогда монголы использовали пушки и катапульты с пороховыми и зажигательными снарядами, специальную осадную технику для штурма городов и замков. Их армия была прекрасно обучена и дисциплинирована, чрезвычайно маневренна и твердо управляема. Монголы стояли на голову выше своих противников в искусстве войны, их полководцы заранее разрабатывали планы компаний и сражений. Не рискуя жизнью, издали руководили они своими армиями, координируя действия всех подразделений, умело взаимодействовавших между собой. Таким образом, главное превосходство монголов над их противником заключалось в их качественно более высоком уровне военного мышления, и это делало их непобедимыми. Это преимущество сразу сказалось в ходе первых же столкновений монголов и японских рыцарей. Монголы применили свой излюбленный арсенал приемов: засыпание противника стрелами, молниеносные конные атаки, окружение, удары с флангов и тыла одновременно. Немногочисленные самурайские дружины, прибывающие к месту высадки захватчиков, стойко гибли, защищая родную землю, не отступая ни на шаг.

Самураи, привыкшие сражаться по правилам рыцарских турниров один на один, столкнулись с противником, для которого отсутствие правил было единственным правилом, и тактика массовой атаки была главным средством достижения победы. Гордые рыцари сражались, как одинокие львы со стаями голодных, кровожадных гиен. Монголы, безусловно, обладали превосходством в стратегии и тактике, но самураи были сильнее их в самом главном — доблести и готовности умереть, умении идти до конца, не считаясь с опасностью.

 

Монгол желал жизни и добычи. Самурай жаждал победы и смерти. Для него ничего не имело значения, кроме достойного следования Пути Воина. Буси не применял отравленное оружие и не нападал сзади, не думал об отступлении и возможности уцелеть, он просто шел вперед навстречу опасности и встречал свою судьбу, как положено рыцарю: без сожалений, не дрогнув в сердце и не отведя глаза. Он мог выйти один против целой армии и не считал, что в этом есть что–то особенное. В каждом действии он видел поступок, создающий его личность, в этом и было выполнение долга перед самим собой и своей страной.

Вот поэтому самураи и вошли в легенду. Самурай следовал заветам своих славных предков. Даже если на поле боя он был один, то это только казалось: незримо с ним были души тысяч самураев, к которым присоединится и его душа. Все, что ему нужно — это сделать шаг вперед, атаковать и еще раз атаковать!!!

К этому и сводилась стратегия и тактика самураев: они атаковали яростно, не считаясь с потерями шли на сближение. Часто сражения носили хаотический характер. Не обращая внимания на опасность, не считая врагов, бросались в атаку безумно храбрые всадники. Великолепные лошади несли закованных в доспехи рыцарей вперед на встречу со смертью, на бешеном скаку наносили они свой удар. Неистовая ярость и жажда славы делали людей одержимыми.

 

Пятьдесят японских рыцарей атаковали тысячные массы монголов, атаковали раз за разом, пока не погибал последний самурай. Их смерть вызывала восхищение у свирепых, повидавших многое монголов. Впервые встретились они со столь серьезным противником, презирающим смерть. Средневековые хроники и гравюры свидетельствуют о крайне ожесточенном характере войны с монголами. Иногда, отрубив голову монголу, рыцарь радовался, и не успевала еще улыбка сойти с его уст, как в его грудь вонзалось копье, и самурай последним усилием воли собственной рукой вонзал его еще глубже в грудь, чтобы стать ближе к ненавистному врагу и зарубить его своим мечом....

 

Ломая воткнувшиеся в тело стрелы, хрипя и обливаясь кровью, смертельно раненые самураи нечеловеческим усилием воли заставляли себя сделать еще несколько шагов в сторону своего противника и упасть головой вперед...

Седовласые вассалы прикрывали своими телами от стрел юных сюзеренов и мертвыми падали у их ног. Те шли вперед, чтобы погибнуть через несколько мгновений... Они шли, и кровь заливала им глаза, они ничего не видели впереди себя, но шли, шли вперед!!!

 

Одержимые смертью, беспощадные к себе и врагам, самураи врывались в боевые порядки монголов. Их катаны блестели, как молнии, разя во все стороны, сея смерть и ужас в сердцах их врагов. Вот тут–то вступало в действие их превосходство в индивидуальном бою, их знаменитое искусство фехтования. Некоторые воины записали на свой счет десятки и даже сотни побед. Земля превращалась в кровавое месиво, трупов было столько, что было трудно пройти.

 

Монгольско–китайские захватчики не смогли сколь-нибудь продвинуться в глубь японской территории. Они уничтожили мирных жителей прибрежных деревень, разграбили и сожгли их бедные жилища, увели красивых пленниц, пробив им руки и продев в раны веревки. Цена этих сомнительных приобретений была велика. По мере того как к самураям подходили подкрепления и таял огромный численный перевес монголов, утрачивалось и их преимущество. Монголы были великими и искусными воинами, и когда они встречали исключительно сильное сопротивление и начинали нести ощутимые потери, они, как правило, применяли тактику выхода из-под удара, перегруппировки сил и нанесения удара в другом направлении, где у них опять будет преимущество как во внезапности, так и в силах.

Корабли и их огневая поддержка позволяли им умело маневрировать, уходить из-под удара и держать в своих руках стратегическую инициативу. Они видели, насколько серьезным противником были самураи, и понимали, что если они втянутся в глубь территории и потеряют превосходство в маневренности, то могут понести огромные потери и быть разгромленными. С каждым днем монголы всё более пессимистично смотрели на исход своей экспедиции. Пессимизм особенно усилился после того, как командующий монголов Лу Фухэн был смертельно ранен стрелой, метко пущенной рукой самурая Сиони Кагэсукэ. Многие офицеры монголов погибли так же, как и храбрейшие воины.

Тем не менее, монгольские ветераны, за плечами которых был триумф сотен побед в десятках стран, настойчиво продолжали свои атаки, страшась как гнева Хубилая, так и потери своей чести и ореола непобедимости. Самураи тоже несли тяжелые потери и внимательно изучали тактику монголов, выискивая в ней уязвимые места.

Постепенно экспедиционному корпусу Хубилая стало ясно, что сил его не хватает даже для того, чтобы удержать плацдармы. Конечно, монголы считали, что когда они получат подкрепления, то сумеют покончить с самураями. В этот момент в ход событий вмешался рок.

Ураган обрушился на монгольский флот, и более двухсот кораблей пошло ко дну. Потеряв половину армии в боях и от сил стихий, уцелевшие монголы беспорядочно бежали в Корею.

 

Вся страна вздохнула с облегчением. В храмах служили благодарственные молебны богам. Казалось, что сбылось древнее пророчество, согласно которому боги охраняют Японию. Ураган получил название “камикадзэ”, что означает “божественный ветер”.

 

Хубилай пришел в бешенство. Неудачу он связывал с нелепой случайностью и направил новое посольство, считая, что японцы достаточно устрашены его воинами и должны уже понять, что противиться ему бессмысленно. На этот раз реакция правительства самураев была откровенна — всем участникам посольства были отрублены головы.

Хубилай, скрипя зубами от гнева, начал подготовку к невиданной в истории морской операции. К весне 1281 года приготовления были завершены².

Армада, состоящая почти из пяти тысяч кораблей со 150 тысячами отборных воинов на борту, была готова выйти в море. Таких мощных сил вторжения не собирал никто в мире. Первая часть эскадры с более чем 40 тысячами воинов, согласно выработанному монголами плану, вышла из корейского порта Хаппо. В июне она должна была захватить необходимые плацдармы. Основная часть войск стояла наготове около китайского города Нинбо. Силы вторжения располагали как прославленной монгольской конницей, этим “бичом Господним”, как говорил о ней один христианский проповедник, так и элитными китайскими и корейскими лучниками и копейщиками, которые были почти неуязвимы для японских стрел, так как они до пят были защищены толстыми стегаными халатами-панцирями. Эта наемная пехота была прекрасно обучена и исключительно удачно взаимодействовала в боях с монгольской кавалерией.

Хубилай не сомневался в успехе и планировал скорее карательную экспедицию, чем завоевательный поход — настолько он был уверен в мощи своей непобедимой армии.

 

Японцы тоже не сидели сложа руки. Бакуфу напрягало свои силы для того, чтобы подготовиться к борьбе. В местах возможной высадки строились легкие оборонительные сооружения, которые должны были помешать монголам массированно использовать свою кавалерию. Бакуфу финансировало пребывание сконцентрированных самурайских дружин в наиболее стратегически уязвимых местах, на это ушли колоссальные средства.

Был построен флот, состоящий из легких, маневренных абордажных кораблей. Однако в целом самураи не изменили свою тактику, хотя прекрасно понимали преимущество монгольской тактики ведения боя. У самураев было время, чтобы произвести определенную реорганизацию своей армии, но это было совершенно чуждо индивидуалистическому рыцарскому менталитету, который складывался в условиях изоляции в Японии на протяжении столетий.

 

К этому времени основополагающие факторы духа самураев уже выкристаллизовались в единую систему философских и религиозных взглядов, которых твердо придерживался весь класс воинов. Эти взгляды были настолько устойчивы и важны для самураев, что они не сочли нужным их хоть сколько-нибудь трансформировать, даже ввиду явной и огромной опасности, которую самураи, как профессиональные военные, осознавали лучше и яснее кого бы то ни было. Верность идеалам Бусидо издавна почиталась самураями превыше всего на свете. И в этот чрезвычайно опасный для Японии момент идеалы Бусидо восторжествовали над соображениями рационального порядка.

 

“Пусть противник дерется, как ему вздумается, и черт с ним, — считали самураи, — мы же будем сражаться и умирать так, как велит нам честь и долг перед самим собой. Все остальное не имеет значения, встретимся в царстве Будды!”

 

И это было поистине интереснейшее столкновение разных культур Войны: алчные и свирепые псы войны монголы — безусловно, великие воины, апофеоз и венец определенного Пути Войны с одной стороны, и самураи — олицетворение другого Пути Войны. И те и другие — воины по профессии и призванию. На первый взгляд, какая разница между ними? Разница — как между Небом и Землей, но это долгий разговор, ему и посвящена эта книга.

 

||| Также о монголах: глава Тяжелое Испытание |||

 

¹ Монголы гнали с собой табуны выносливых низкорослых лошадей. По мере надобности они брали свежих лошадей. Благодаря такому тактическому приему монголы передвигались чрезвычайно быстро и не имели проблем со снабжением своих войск провиантом.

 

² Монголы обычно всегда выступали в конце лета или начале осени, когда их боевые кони наберутся сил и откормятся за лето. Их лошади были неприхотливы, лошади же их противников, напротив, были плохо приспособлены к осенне-зимней кампании и не могли питаться буквально подножным кормом, как это делали монгольские кони. Конница составляла ядро монгольской армии.